alena_15: (Default)
УРОКИ ЭЛЬДАРА РЯЗАНОВА (Дмитрий Быков // "Собеседник", №46, 2-8 декабря 2015 года)
Read more... )
Очень хороший был человек, большой режиссер, прекрасный современник, с которым хотелось сверяться и совпадать.


И еще.

Сергей Трусенков - посвящение Э.Р

"Последний день осени
С небес сыплет проседью --
С обетованных тебе.
И нет горше горести,
Что нет больше помощи
Обезумевшей земле."
 30 ноября 2015

UPD
В буфете Мосфильма одна из редакторов отмечала свой день рождения.
Read more... )
Эльдар Александрович, вам в Раю сейчас не до нас, столько встреч, объятий... А мы остались здесь, без вас...
alena_15: (Default)
"Хорошо бродить по дворам Москвы, где тебя не ждут,
Где сгребают кучи сухой листвы, но еще не жгут.
Не держа обид, не прося тепла — обожди, отсрочь…
Золотая осень уже прошла, холодает в ночь.
Миновать задумчиво пару школ или хоть одну.
Хорошо бы кто-то играл в футбол или хоть в войну.
Золотистый день, золотистый свет, пополудни
шесть -
Ничего бы, кажется, лучше нет. А впрочем, есть.

Хорошо в такой золотой Москве, в золотой листве,
Потерять работу, а лучше две, или сразу все.
Это грустно в дождь, это страшно в снег,
а в такой-то час
Хорошо уйти и оставить всех выживать без вас.
И пускай галдят, набирая прыть, обсуждая месть…
Ничего свободней не может быть. А впрочем, есть.

Уж чего бы лучше в такой Москве, после стольких нег,
Потерять тебя, потерять совсем, потерять навек,
Чтобы общий рай не тащить с собой, не вести хотя б
На раздрай, на панику, на убой, вообще в октябрь.
Растерять тебя, как листву и цвет, отрясти,
отцвесть -
Ничего честнее и слаще нет. А впрочем, есть.

До чего бы сладко пройти маршрут — без слез,
без фраз, -
Никому не сказав, что проходишь тут в последний раз,
Что назавтра вылет, прости-прощай, чемодан-вокзал,
Доживай как хочешь, родимый край, я все сказал.
Упивайся гнилью, тони в снегу. Отдам врагу.
Большей радости выдумать не могу. А нет, могу.

Хорошо б, раздав и любовь, и город, и стыд, и труд,
Умереть за час до того, как холод сползет на пруд,
До того, как в страхе затмится разум, утрется честь,
Чтоб на пике счастья лишиться разом всего, что есть,
И оставить прочим дожди и гнилость, распад и гнусь…
Но боюсь представить такую милость.
Просить боюсь."

И - мой коммент, ответ другу.
"Мне порой кажется, что существует несколько разных Д.Б., такие они - разные - Быков- прозаик,  Быков - публицист, Быков - критик, Быков - Поэт."
Так вот, Поэт мне очень дорог.
alena_15: (Default)
Никогда б не подумала, что когда-то напишу это. Мне нравится Фейсбук! За то, как стремительно там обновляется лента новостей. За то, сколько интересного можно прочитать за утренние минуты между потягиванием и звонком будильника, и зарядиться позитивом,  и задуматься, и собрать разбегающиеся мысли...
Вот, например, сегодняшняя подборка.
Read more... )
alena_15: (Default)
Напомнили любимые мною стихи Дмитрия Быкова.
Включила их запись в исполнении Веры Полозковой.  Дивно.




Бог с тобой, ты со мной, моя дорогая. )
alena_15: (Default)
Играют на улице дети, которые рады весне,
И мы существуем на свете, а кстати, могли бы и не.
Возносимся духом к высотам, над грустью своей восстаем,
И ходим в кино по субботам, и разные песни поем.

Забудем о мелкой обиде по чьей-то случайной вине:
Планета летит по орбите, а кстати, могла бы и не,
И ветры в окошко влетают, и хочется жить веселей,
И первые листья латают прорехи в ветвях тополей.

В подлунной, признаться по чести, любая удача в цене,
Но мы тем не менее вместе, а кстати, могли бы и не,
А вам, вероятно, известно не хуже, чем мне самому,
Что это совсем неуместно — бродить по Москве одному.

Конечно, любого хватало. Поныне нам снится во сне.
Как крепко нам с вами влетало, а кстати, могло бы и не,
Могли бы на нас не сердиться, могли бы и нас не сердить,
И попросту с нами водиться — щадить и не слишком вредить.

А все-таки — выпьем за вечер, томительный и голубой,
Который, по счастью, не вечен, поскольку настанет другой,
За первые майские грозы в сверкании капель и глаз,
За наши небывшие слезы! За зло, миновавшее нас!

За листья! За крик воробьиный! За круговращенье планет!
За этот вишневый, рябинный, каштанный, сиреневый цвет,
Прощания и возвращенья, холодную воду и хлеб,
За вечное коловращенье таинственных наших судеб!

Не стойте же, как истуканы! Утопим печали в вине,
Которое льется в стаканы, а кстати, могло бы и не.

Дмитрий Быков, 1985 год
alena_15: (Default)

Дм.Быков
Невинно, с той же простотой…

              "Так думал молодой повешенный…"
              Из школьного сочинения

"Невинно, с той же простотой,
С какой зовут на чашку чаю,
Мне все изменит — вплоть до той,
Которой я еще не знаю,
И будь он выскочка и шут,
Головорез и подлипала, —
Кого угодно предпочтут
И оправдают чем попало.
И мы с тобою, ангел мой,
Еще заплачем друг по другу.
Как быть? Иду я по прямой,
А все, кого люблю, — по кругу.
Природа, женщина, страна —
Заложницы круговорота.
Не их и не моя вина,
Что я их брошу для кого-то
Или они меня — для тех,
Кого судьба любить привыкла
И от кого не ждут помех
В извечном повторенье цикла.
И пусть себе. Дороги крюк
И путник, движущийся прямо,
Овал и угол, путь и круг,
Спираль и ствол, гора и яма,
Земли округлое чело
И окон желтые квадраты —
Ничто не лучше ничего,
И все ни в чем не виноваты.
... )

***
...Прочитала у подруги, задохнулась от восторга.
alena_15: (Default)
"как прекрасен сам ноябрь, лучшее время в году. Не весна, от которой шалеешь и боишься дышать и держишь ее в ладонях, весь этот свет, запах и неуловимость, а она утекает быстро, перетекает в лето и ты опять - ах, лето, это же так коротко, всего несколько выходных, а я опять работаю, и лето опять быстро пролетит, а ведь будут еще и дожди, и я не успею накупаться и отдохнуть,
а потом сентябрь, золото осени, красота, и ловишь-ловишь в окно офиса или машины это неуловимое, летящее как паутинки,
и вот приходит ноябрь,
встает напротив тебя - черными стволами деревьев, серым небом, мокрыми листьями, ледяным дождем. встает и не двигается, и стоит каждый день, каждое утро - ноябрь. ноябрь.
и не о чем больше сожалеть, нечего больше ловить, не за чем бежать, все уже пришло, свершилось,
уравновесилось то, что снаружи - с тем, что внутри,
и сегодняшний день ненастен и тяжел, а подгонять его не надо - впереди еще хуже, зима,чернота, мороз и вьюга,
и все становится УРАВНОВЕШЕНО. сама жизнь - ноябрь."

Прочитано у Нади Яцык.

И - Дм.Быков, как же без него!

...
Есть в осени позднеконечной,
В ее кострах,
Какой-то гибельный, предвечный,
Сосущий страх:
Когда душа от неуюта,
От воя бездны за стеной
Дрожит, как утлая каюта
Иль теремок берестяной.
Все мнется, сыплется, и мнится,
Что нам пора,
Что опадут не только листья,
Но и кора,
Дома подломятся в коленях
И лягут грудой кирпичей —
Земля в осколках и поленьях
Предстанет грубой и ничьей...

(полностью - например, здесь.)
alena_15: (Default)
Совершенно волшебный рассказ Дмитрия Быкова.
* * *
После моего чудесного преображения фотограф Бурлак захотел себе штаны.
— Прикинь,— повторял фотограф, известный своей прижимистостью.— С тебя за кепку денег не взяли, а с меня не возьмут за штаны. Ну, может, штаны чуть побольше кепки. Но все равно возьмут немного. Потом, я гость. Может, мне Рафаилыч это устроит (так Бурлак с первого дня ласково называл принимающую сторону, то есть политолога Карапетяна). Нет, я понимаю, конечно, что они люди небогатые. Но и бедный фотограф тоже человек небогатый. У меня дочь только что родилась.
Я уже привык к разговорам фотографа Бурлака, составляющим неотменимый фон всех наших совместных поездок. Я уже знаю, что говорит сам с собою он главным образом о деньгах, еде, одежде и прочих бытовых проблемах, прикидывая возможные выгоды. Фотограф Бурлак любит свою семью и желает ей процветания.
— Штаны,— бормотал он, сидя перед телевизором в гостинице.— Прикинь, штаны. Прямо при мне пошьет. Сто пудов, тут дешевле, чем в Москве. Заодно я сниму. А ты напишешь, что этот мастер шил когда-то штаны Ленину. Прикинь, ему реклама, а тебе репортаж.
Измученный этими разговорами, я предложил подарить Бурлаку кепку.
— Что мне кепка,— печально сказал Бурлак.— Я не Лужков, чтобы в кепке. А штаны — прикинь, штаны! Я приезжаю, а Наташа спрашивает: Максим, откуда у тебя штаны? А я говорю: мне это пошил потомственный армянин, он занимается этим делом сто пятьдесят лет, они из чистой овечьей шерсти, собранной на Арарате.
На третий день я не выдержал и сдался. Мы позвонили Аракеляну и узнали, где работает его друг, занимающийся пошивом брюк. Мастерская находилась в старой части города, опять в полуподвале. Радостный Бурлак на всякий случай прихватил побольше пленки, и мы поехали.
Здесь тоже работали рефлекторы и суетились закройщики, и пахло кофе и крепким армянским табаком «Гарни», а в правом углу над портняжными принадлежностями стоял Осип Мандельштам.
Никогда в жизни не видел я такого сходства.
— Ты видишь?— спросил я у Бурлака.
— Чего?
— Вон там, в углу…
— И что?
Закройщик обернулся к нам, слегка запрокидывая голову и дружелюбно изучая из-под век. Он был невысок, щупл, неестественно прям и горбонос. В рыжеватых его волосах отчетливо видна была ранняя лысина — умная, со лба. Он надел дешевые очки:
— Что хотите, друзья?
— Желательно бы штаны,— просто объяснил Бурлак. Закройщик, не говоря ни слова, спокойно подошел снимать мерку с нового посетителя. Он доставал Бурлаку примерно до груди.
Бурлак, конечно, профессионал, но не настолько, чтобы Мандельштам шил ему штаны. Не в силах выносить это нечеловеческое зрелище и борясь с желанием попросить автограф, я отвернулся и принялся припоминать разные детали мандельштамовского облика. Сходилось все: длинный ноготь на мизинце, манера запрокидывать голову, несколько верблюжий профиль, неловкость, прямизна осанки… и это дружелюбие, которое он излучал, несмотря ни на что… Курит: надо еще посмотреть, как он курит.
— Как будем шить?— спросил он, закуривая, и я пошатнулся: глубоко затянувшись, он сбросил пепел за левое плечо.
«Пепли плечо и молчи: вот твой удел, златозуб». Если у него еще и золотые зубы, это все. Такой полной аналогии не выдумал бы никакой фантаст. Разумеется, он пишет стихи. Почему он портной? А почему нет? В конце концов, отец Мандельштама имел дело с кожами, сам Мандельштам множество проникновенных строк посвятил визиткам, и шубам, и портняжному мастерству… Мандельштам бывал в Армении, отдыхал на Севане. Когда, о Господи, когда? Тридцатый год? Тридцать первый? Кажется, тридцатый… Где он был? Проезжал ли через Эривань? Да, естественно; и был в Аштараке, и ездил по Алагезу… Но он был тут с женой; можно ли предположить, чтобы при живой жене… Однако ходил же он к Ваксель, и ничего, не угрызался даже особенно… Вот он о чем-то болтает с другой закройщицей: воробей, в чем душа держится, но отвешивает какие-то комплименты, и никакого этого хваленого барства, и вероятнее всего, он такой и был. Ведь обаяние, о котором вспоминают все,— было, когда он хотел нравиться: и смешон он бывал только намеренно… Как легко мне его вообразить с этой закинутой головой, в любой из хрестоматийных ситуаций: рвущим кровавые блюмкинские ордера, дающим пощечину советскому графу Толстому! Я не такой уж фанат Мандельштама, Боже упаси, но иная его строчка способна закрыть целую литературу. И по-русски он говорил так же плохо, словно на неродном, и с той же убедительной точностью.
— Если вы хотите, чтобы при вас, того-этого, вам надо будет, того-этого, присесть хотя бы, потому что это долго…
«Того-этого», так Липкин транскрибировал его знаменитое мычание в паузах; Гинзбург передавала точнее — «ото… ото…».
— Скажите, вам говорили когда-нибудь, что вы очень похожи на одного русского поэта?
— Нет,— он удивленно улыбнулся.— На кого?
— На Мандельштама. Он бывал в ваших краях.
— Я знаю,— кивнул он.— Он отдыхал у нас, моя бабка работала на Севане. Но позже, уже это была, того-этого, середина тридцатых…
Работала на Севане. Черт знает, может, он путает про середину. Вдруг она там работала в тридцатом году, и Мандельштам, того-этого…
— Как вас зовут?
— Армен. И фамилия тоже на «М» — Макарян.
— Но сами вы фото Мандельштама видели?
— Очень давно. Не помню толком.
— А стихов не пишете?
— Нет, что вы,— он засмеялся.— Фотографией увлекаюсь, как ваш друг.
Надо сказать честно — в ателье с Бурлаком я приехал под некоторым газом: в этот день мы снимали хашную, встали в пять утра, запечатлевали часть процесса приготовления хаша и таинство его поедания, а под это дело в Армении положено выпивать не меньше граммов пятисот на брата, и хотя пятисот я не осилил, но триста во мне булькало.
— Я должен прийти к вам завтра, на трезвую голову,— сказал я Армену.— Только очень прошу вас, не брейтесь. Хорошо? Вы завтра побреетесь, сразу…
— Хорошо,— он улыбнулся и пожал плечами.
Мы ушли, не дожидаясь готовности бурлачьих штанов. Прямо из номера гостиницы я позвонил в Петербург, Кушнеру — единственному человеку, которого признаю абсолютным экспертом в этом вопросе.
— Александр Семенович,— сказал я, принеся тысячу извинений.— У меня довольно странный к вам вопрос. Я тут в Ереване. И тут человек, который вылитый Мандельштам.
— Глаза какие?— немедленно спросил Кушнер.
— Зеленоватые.
— Курит?
— Да, и через левое плечо.
— Близорукий?
— И сильно. Работает портным.
— Голос?
— Высокий, «о» произносит как «оу».
— Интересно,— сказал Кушнер после паузы.
— А вы совсем не допускаете, что он мог тут… Представляете, если внук? Его бабка работала на Севане, на том самом острове, который теперь полуостров. Там был дом отдыха. Ну возможно же, а?— умолял я.
— Знаете, Дима, он все-таки не Гумилев,— раздумчиво сказал Кушнер.— Это у Гумилева законный сын родился одновременно с незаконным, а этот вел себя сдержаннее…
— Да? А есть свидетельства, что он… (я привел свидетельства).
— Господи, я знаю! Это все сплетни. И потом, знаете… я же бывал в Армении много раз. Тут очень серьезно к этому относятся. Никогда армянка просто так не завела бы романа с женатым мужчиной, тем более в те времена. Да ему голову бы здесь оторвали, и он прекрасно знал это! Он совсем не за этим ездил в Армению…
— А почему, по-вашему, он опять начал тут стихи писать?! Наверняка ведь был какой-то роман!
— Да потому начал, что Москва ваша давить на него перестала. Обстановку сменил, увидел простую глиняную жизнь… Знаете, что это скорее всего?
— Ну?!
— Переселение душ,— спокойно сказал Кушнер.— Ведь ему там было хорошо — пожалуй, последний раз в жизни. Вот он и вернулся.
— Вы верите в переселение душ?
— Почему же нет,— Кушнер был невозмутим.— Во всяком случае, поверить в это мне гораздо проще, чем в роман Мандельштама со случайной армянской девушкой…
Кушнеру верить можно. Он кое-что в Армении понимает.
«Чтобы снова захотелось жить, я вспомню водопад… Он цепляется за скалы, словно дикий виноград… Весь Шекспир с его витийством — только слепок, младший брат: вот кто жизнь самоубийством из любви к ней кончить рад! Не тащи меня к машине, однолюб и нелюдим: даже ветер на вершине слабоват в сравненье с ним»…
Зачем Мандельштам приехал в Армению — понять на самом деле несложно. Дело не в смене обстановки и не в том, чтобы припасть к первоисточникам христианской цивилизации: Армения вообще оказывает на ум загадочное стимулирующее действие, тут великолепно соображается и пишется, и Мандельштам потянулся к ней, как собака тянется к целебной траве. Его «Путешествие в Армению», собственно, и не об Армении вовсе, как и эти мои заметки не о ней. Просто в этой обстановке радостного и вместе аскетического труда, среди гор и строгих, но чрезвычайно доброжелательных людей, которым присущи все кавказские добродетели, но не свойственны противные кавказские понты,— мозг прочищается, проясняется и начинает работать в полную силу. Хрустальный ли местный воздух виноват, колючая ли сухая вода, к которой после Мандельштама навеки приросли эти два определения,— понять невозможно. «Путешествие в Армению» написано о Ламарке, Дарвине, Данте, Палласе, собственно Мандельштаме,— но Армения дана там косвенно; зато косвенность эта и обеспечивает в конечном итоге весь эффект. Виден жар интеллектуального усилия, которое может быть столь интенсивным лишь в исключительно благоприятной, трудовой и честной обстановке. Немудрено, что там к нему опять пробились стихи и исчезло унизительное чувство отщепенства: там все отщепенцы,— и все этим гордятся. Всякий знает, как армяне любят перечислять свои беды,— но это не жалоба, а высокая и понятная гордыня. Оттуда Мандельштам и привез настроение, которым пронизан лучший его цикл, московский цикл 1932 года.
Наутро, на трезвую голову, я отправился к недоказанному внуку Мандельштама. Он ждал, брюки фотографа были готовы. Как я и просил, он не побрился. Сходство сделалось разительней прежнего, этот Мандельштам был уже похож на воронежского.
Запрокинув голову и прикрыв глаза, он что-то бормотал. «Повторяю размеры: вроде правильно сшил».
Повторяю размеры… «Размеры ничьи, размеры Божьи,— стих движется ритмом. Какой прекрасный поэт был бы Шенгели, если бы он умел слушать ритм!»
— Здесь нигде нет поблизости магазина русской книги?
— Русские книги у нас теперь, того-этого, только на лотках,— пояснил Армен.
— А что это у вас за книга?
— Это итальянский словарь. Хочу поехать в Италию как-нибудь, давно мечтаю.
Это было уже слишком. Мы сфотографировали его с русско-итальянским словарем. Я не стал спрашивать, читает ли он Данте в подлиннике.
— Ва, что ты его снимаешь?— спросил старик, греющийся на солнышке рядом с лестницей в полуподвал.
— Он точная копия поэта Мандельштама.
— Так возьми его в Москву, слушай. Он там этим заработает больше, чем тут закройщиком…
— В Москве сейчас этим не заработаешь,— сказал фотограф Бурлак.
— А что написал этот Мандельштам?— спросил старик.

— Я тебя никогда не увижу,
Близорукое армянское небо,
И уже не взгляну, прищурясь,
На дорожный шатер Арарата…
И что-то еще такое,
И еще одну строчку не помню…
Прекрасной земли пустотелую книгу,
По которой учились первые люди.

— Хорошо,— сказал старик.— Это правильно: и что-то еще такое… Никогда не поймешь, что именно, но хорошо.
— Журнал не пришлете?— застенчиво спросил Армен.
— Обязательно пришлем,— заверил Бурлак.— Я всем теперь скажу, что у меня единственный цветной прижизненный снимок Мандельштама. Наташа с ума сойдет.
— Штаны он сшил замечательные,— сообщил мне фотограф на ухо.— Он мастер, мастер…
«Но он мастер? Мастер?» — вспомнился мне настойчивый сталинский вопрос.
Мастер всегда мастер. Ничего удивительного, что он шьет теперь штаны. Это и безопаснее… и потом, все, что надо, он уже сказал. А впрочем, я не удивлюсь, если он пишет, только теперь скрывает. Мало ли. В современном мире лучше считаться закройщиком, чем поэтом. И действительно — где гарантия, что он после всего не захотел вернуться именно сюда? Кто может знать при слове «Расставанье», какая нам разлука предстоит?

(с) Дмитрий Быков, 2002г
alena_15: (Default)
Музыка, складывай ноты, захлопывай папку,
Прячь свою скрипку, в прихожей отыскивай шляпку.
Ветер по лужам бежит и апрельскую крутит
Пыль по асфальту подсохшему. Счастья не будет.

  Счастья не будет. Винить никого не пристало.
Влажная глина застыла и формою стала,
Стебель твердеет, стволом становясь лучевидным.
Нам ли с тобой ужасаться вещам очевидным?

  Будет тревожно, восторженно, сладко, свободно,
Будет томительно, радостно — все что угодно:
Счастья не будет. Оставь ожиданья подросткам.
Нынешний возраст подобен гаданию с воском:

  Жаркий, в воде застывает, и плачет гадалка.
Миг между жизнью и смертью — умрешь, и не жалко —
Больше не будет единственным нашим соблазном.
Сделался разум стоглазым. Беда несогласным:

  Будут метаться, за грань порываться без толку —
Жизнь наша будет подглядывать в каждую щелку.
Воск затвердел, не давая прямого ответа.
Счастья не будет. Да может, и к лучшему это.

  Вольному воля. Один предается восторгам
Эроса; кто-то политикой, кто-то Востоком
Тщится заполнить пустоты. Никто не осудит.
Мы-то с тобой уже знаем, что счастья не будет.

  Век наш вошел в колею, равнодушный к расчетам.
Мы-то не станем просить послаблений,— а что там
Бьется, трепещет, не зная, не видя предела,—
Страх ли, надежда ли,— наше интимное дело.

  Щебень щебечет, и чавкает грязь под стопою.
Чет или нечет — не нам обижаться с тобою.
Желтый трамвай дребезжанием улицу будит.
Пахнет весной, мое солнышко. Счастья не будет.
alena_15: (Default)

На самом деле мне нравилась только ты,

мой идеал и мое мерило.

Во всех моих женщинах были твои черты,

и это с ними меня мирило.

Пока ты там, покорна своим страстям,

летаешь между Орсе и Прадо, -

я, можно сказать, собрал тебя по частям.

Звучит ужасно, но это правда.

Одна курноса, другая с родинкой на спине,

третья умеет все принимать как данность.

Одна не чает души в себе, другая — во мне

(вместе больше не попадалось).

Одна, как ты, со лба отдувает прядь,

другая вечно ключи теряет,

а что я ни разу не мог в одно все это собрать -

так Бог ошибок не повторяет.

И даже твоя душа, до которой ты

допустила меня раза три через все препоны, -

осталась тут, воплотившись во все живые цветы

и все неисправные телефоны.

А ты боялась, что я тут буду скучать,

подачки сам себе предлагая.

А ливни, а цены, а эти шахиды, а роспечать?

Бог с тобой, ты со мной, моя дорогая.

UPD
Эти же стихи в исполнении Веры Полозковой.

alena_15: (Default)
Программа «Особое мнение», гость сегодня – писатель, журналист и педагог, что важно, Дмитрий Быков. 

Прочитала с невероятным интересом, хотя, допускаю, что с первого раза заценила не всё, очень уж Дм.Львович быстро, много и умно говорит, за ним не угонишься.

Вот что запомнилось с первого прочтения.
"интеллектуально я им (школьникам)  очень завидую, потому что у них очень свежие головы. "
и - 


Вот как раз сегодня я давал 11-му классу «Старуху Изергиль». И спросил, почему история старухи, собственно, ее рассказ зажат между легендой о Ларре и Данко? Почему это так композиционно сделано? И совершенно неожиданный был ответ. Ведь, потому что история о Ларре – это история о бессмертии, а история Данко – это история смерти. А женщина в себе одновременно воплощает смерть и бессмертие. Вот здесь я совершенно обалдел. Это сказала очень умная девка, которая, действительно, есть такая девочка у нас замечательная, очень недисциплинированная, но очень мозговитая. И вот это меня восхитило, потому что, ведь, действительно, есть замечательная фраза Введенского «Кажется, что женщина не умрет, что в ней есть вечная жизнь», и вместе с тем это всегда влечение к смерти, Фрейдом многократно описанное. И старуха, которая сеет вокруг себя же смерть. Если мы вспомним ее биографию, это далеко не самая такая, легкая и радостная была бабенка. Она в 50 лет еще умудрялась мужчин сводить с ума. Так вот старуха Изергиль, которая одновременно в себе такой мощный символ жизни, которая одновременно и смерть. Мне это никогда не приходило в голову. Для меня всегда это была история о том, что женщина удивительным образом сочетает эгоизм и самопожертвование, она совершенно холодна к человеку, которого не любит, и все отдаст ради этого вислоусого поляка, там, преступника, которого обожает. А он плюнул, перешагнул через нее, да? Но то, что она воплощает смерть и бессмертие... Ребята, я совершенно по-другому посмотрел на Горького. Ведь, у Горького, действительно, женщина всегда, все-таки, носитель смерти. Фома Гордеев через женщину сходит с ума, потому что он на ней начинает как-то, вот на ее примере призадумываться, да? Лидия Варавка – такой же мощный образ в «Жизни Клима Самгина», в общем, как-то они меня наводят на мысль. Глядишь, напишу статейку, да? Глядишь, еще что-то заработаю. Так что школа тоже имеет в себе некоторое... 




Меня совершенно поразило, что сегодня символом Московского зоопарка был утвержден Манул. 
Самая злобная кошка, которую можно себе представить. И он, вообще, мощный символ сегодняшней России, конечно. Во-первых, почему манул – главный символ зоопарка? Мы едва ли не первые, кто добился от него размножения в неволи, да? То ли ему уж так сильно хотелось размножаться, что неволя не стала для него препятствием, то ли он вообще не очень замечает, что воля, что неволя. Помните, вот этот знаменитый демотиватор, гамма выражений манула, где 20 абсолютно одинаковых морд?
Манул – вот это очень мощный символ сегодняшней России. Он всем своим видом, как бы, говорит «Погладь», он же самая пушистая кошка, у него 9 тысяч волосков на квадратный сантиметр. Но попробуй его погладь, да? Мы знаем, чем это обычно заканчивается. 
Он – маленький хищник. И, вот, Россия сегодня тоже... Удивительное сочетание достаточной малости места в мире, которое она занимает, и абсолютной хищности. Кроме того, вы знаете, манул – единственная кошка, которая никогда не мурлыкает. Он умеет только фыркать. И при этом он, конечно, очаровательный, прелестный и все время хочется кису, да? Но любая попытка... Я как раз об этом в «Профиле» сегодня писал колонку. Любая попытка каким-то образом его пощекотать может стоить вам руки, а, может, и жизни, да? И какие уж там ориентации на интеллект, на свежие мозги? Всех пугать, понимаете? Быть с виду самым кавайным, а внутренне самым злобным. Причем, он может и птицу задрать, если хочет. Он вообще такое, ну, серьезное животное, если вы его видали, да? 



 Есть ли, на ваш взгляд, разница между провинциалами и жителями столицы в духовном и патриотическом плане? 

Д.БЫКОВ: Есть. 
О.ЖУРАВЛЁВА: А что самое главное? 
Д.БЫКОВ: В провинции меньше любят родину, меньше патриотизма, меньше родниковой чистоты в провинции гораздо. Больше зверства, меньше просвещенности. Я к провинции русской отношусь без восторга именно потому, что... У нас был долгое время культ провинциальности, говорили «Вот, только там настоящая родниковая чистота, корни, тургеневские женщины». Конечно, современная столица гораздо духовнее, гораздо меньше озабочена прозаическими проблемами выживания. Так получилось. Я не говорю, что это хорошо. Но провинция страшно озлоблена. Множество затаенных комплексов «Мы – самые бедные, поэтому мы – самые лучшие». 
«Мы кормим Москву», хотя сомнительно уже тоже. Я, честно говоря, не сторонник вот этой апологии провинции. Я многих оттуда вижу, вижу школьников оттуда, выпускников оттуда. У них гораздо больше разброс. Если из провинции приезжает талантливый ребенок, то это ребенок на грани гениальности. Вот, у меня в ИЖЛТ есть девочка-студентка с Дальнего Востока. Это чудо абсолютное. Но с другой стороны, я наблюдаю такую норму, то, что оттуда выходит после ЕГЭ. К сожалению, это ниже всякого плинтуса. Это, ведь, вообще очень больная ситуация, когда есть такой разброс – либо ах, либо никак. И для меня это очень горький знак. Потому что для того, чтобы в провинции состояться, для того, чтобы пробить косность, приземленность, уродство образования, неустроенность жизни, нужны нечеловеческие усилия. А таким темпераментом обладают в России не многие. Поэтому сегодня я, скорее, патриот столиц, Москвы и Петербурга. Отчасти, конечно, Екатеринбурга, который демонстрирует нам в лице агентства УРА Пресс еще и замечательные навыки сопротивления. 




В 1938 году появляются в России 3 романа, в которых Москву посещает мистическая сила. Это «Мастер и Маргарита», где прилетает дьявол, это «Пирамида» Леонова, где прилетает ангел, ангелоид Дымков и это «Старик Хоттабыч», где появляется джинн. И вот удивительно. Ангелоид покидает Москву после того, как Сталин пригласил его поучаствовать в программах, и он улетает в ужасе, потому что ему предложено сократить человечину. Он этого не может вынести, да? 
Улетает дьявол, не находя себе места в Москве. А джинн остается, поступает в цирк и становится пионером. Вот это гениальная иллюстрация к тому, что сказал Пастернак о Сталине. «Сталин – это титан дохристианской эры». И вот у меня сегодня как раз на семинаре один ребенок очень интересную вещь сказал, что, действительно, для Хоттабыча нет понятия о добре и зле. Ведь, смотрите, он может Женю Богорада наказать за то, что тот Вольку обидел, может родного брата в космос запустить. Ну, у него вообще как-то там... Вольку самого он использует. Когда он чувствует, что прав, он ему ухо зажимает и Волька начинает все повторять за ним. То есть у него нравственный компас, у Хоттабыча отсутствует. Он – человек арабского востока 3-тысячелетней давности. А ангелу и дьяволу нет в Москве места. И это очень неслучайно. Как замечательная фраза Леонова из «Пирамиды»: «И ныне чудесная осталась в однокоренных местах, в церкви и цирке». И это очень точно, да? Боюсь, что, может быть, сегодняшнее бурное воцерковление людей тоже, ведь, отчасти происходит от того, что они перестали верить в реальность. И в церковный миф они бегут отчасти именно от будничности, от неверия в будущее. Это тоже очень печальная вещь. 

Вот. На самом деле там еще много размышлений о сегодняшнем имениннике,  о разных политиках и новых законопроектах. 
Можно с чем -то соглашаться, с чем-то- нет, но читать чрезвычайно интересно. Заставлять работать свои серые клеточки. :)) 
alena_15: (Default)
Декларация независимости

1
След овальный, и точкой - каблук.
Так сказать, восклицательный знак.
Соблазнительна тема разлук
С переходом в табак и кабак.

Но не тронет меня этот снег,
Этот снег и следы твоих ног.
Не родился еще человек,
Без которого я бы не мог.

2
Выйдешь в ночь - заблудиться несложно,
Потому что на улице снежно,
Потому что за окнами вьюжно.
Я люблю тебя больше чем можно,
Я люблю тебя больше чем нежно,
Я люблю тебя больше чем нужно.

Так люблю - и сгораю бездымно,
Без печали, без горького слова,
И надеюсь, что это взаимно,
Что само по себе и не ново.

3
Осторожно, мучнисто светает.
Неуверенный птичий галдеж.
Мне с тобой-то тебя не хватает -
Что же будет, когда ты уйдешь?

Вид в окошко: труба водостока,
Ветки, галки, белье на ветру...
Мне и здесь-то уже одиноко -
Что же будет, когда я умру?

Дмитрий Быков.

Profile

alena_15: (Default)
alena_15

March 2022

S M T W T F S
  12345
6 789101112
13141516171819
20212223242526
2728293031  

Syndicate

RSS Atom

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jul. 9th, 2025 03:32 am
Powered by Dreamwidth Studios